Существует распространенное заблуждение, согласно которому герб обязательно должен утверждаться верховной властью, и, таким образом, в основе права на герб всегда лежит высочайшее пожалование. Это совершенно неверно. Согласно фундаментальным нормам гербового права, в полной мере применимым к России, герб, самостоятельно принятый его обладателем, имеет силу, если таковое принятие не воспрещено местным законодательством, если аналогичный герб не используется кем-либо другим и если в принятом гербе не присутствуют особые почетные элементы, на которые этот обладатель герба не имеет прав. Гербы, утвержденные верховной властью, имеют преимущество перед неутвержденными, но (если иное не установлено законом, т.е. той же верховной властью) не вытесняют неутвержденные гербы за пределы допустимого. Еще при Петре I была объявлена незаконной узурпация чужого герба; самостоятельное принятие герба было при этом упомянуто (как действие, при котором может произойти правонарушение), но не запрещено само по себе. И неудивительно: пожалования гербов в ту пору совершались крайне редко и удовлетворить потребность российских дворян никак не могли. Последующие акты, касавшиеся гербов, также не содержали воспрещения неутвержденных («самобытных»). На протяжении XVIII столетия самобытные гербы безусловно доминировали в российской родовой геральдике.
Павлом I была предпринята попытка упорядочения всей дворянской геральдики, и манифест 1798 г. определил, что гербы всех дворянских родов должны быть внесены в высочайше утверждаемый Общий Гербовник. Но до этого внесения (которое не могло совершиться сразу же и неизбежно растягивалось на долгие десятилетия) не теряли силы ни самобытные гербы, ни гербы, пожалованные ранее (их также предполагалось внести в ОГ, утвердив повторно). Таким образом, упразднение самобытной геральдики было запланировано, но отложено на неопределенный срок, и неутвержденные гербы продолжали вполне законно играть значительную роль в жизни российского дворянства.
Право на герб в дореволюционной России связывалось с принадлежностью к дворянству. Эта связь между «геральдической способностью» (capacité héraldique) и сословным статусом может показаться тривиальной, но в действительности требует пояснений.
Дело в том, что в большинстве европейских стран герб не является (и не являлся исторически) исключительно дворянским атрибутом. Существовали и пользовались официальным признанием бюргерские, крестьянские и тому подобные гербы; таковы были, в частности, порядки в Австрии, чье влияние на складывание российской гербовой системы было весьма немалым. Но в некоторых странах — Шотландии, Португалии — дворянству удалось добиться признания права на герб в качестве своей исключительной привилегии. В Речи Посполитой этот принцип утвердился с особым успехом. Недворянские знаки, близкие к гербам, были рано и четко осознаны поляками как относящиеся к иным, параллельным эмблематическим системам (система «гмерков» и т. п.), а герб устойчиво рассматривался как «украшение шляхетства», каковое воззрение существенно повлияло на настроения русских дворян и на русскую геральдику. Общественное мнение нашло отражение в законах, игнорировавших тему «неблагородных» гербов. Екатерининское законодательство о дворянстве рассматривало использование герба в роду как одно из вспомогательных доказательств благородного происхождения, т.е. закон косвенно отказывал недворянской геральдике в праве на существование. Прямого законодательного запрета так и не последовало. В сер. XIX в. даже обсуждался проект, предусматривавший пожалование гербов почетным гражданам. В качестве маргинального явления недворянская геральдика в России существовала de facto (так, прибалтийские недворяне, до прихода русских гербы имевшие, в основном сохраняли таковые, не получая признания государства).
С собственно недворянскими гербами не следует смешивать гербы, употреблявшиеся лицами, не признанными в российском дворянстве, но претендовавшими (обоснованно или нет) на благородный статус.
Гербовые пожалования личным дворянам, насколько известно, не испрашивались и не совершались, хотя теоретически были вполне возможны. Вероятно, это объясняется тем, насколько идея герба была связана в массовых воззрениях с идеей рода.
Дворянские гербы в России понимались как общеродовые. В этом они сходны с дворянскими фамилиями (хотя следует учесть, что в России герб не был так жестко привязан к родовому имени как в некоторых странах Запада). Герб, принятый кем-либо или пожалованный кому-либо, переходил ко всем его законным (или узаконенным) потомкам по мужской линии, т.е. от отца к сыновьям и дочерям. Несмотря на то, что высочайшие пожалования совершались как дворянским родам, так и отдельным лицам, в обоих случаях подразумевалась передача герба всему потомству — в первом случае родоначальника, во втором — пожалованного лица. Лишь иногда, если герб был связан с передающимся по первородству титулом, специальные условия пожалования такого герба предусматривали его использование одним человеком в роду (главой рода или определенной его ветви).
Эта черта русского гербового права сближает его с законами и обычаями стран-соседей, прежде всего Германии и Скандинавии [12]. Иные правила соблюдаются в Британии и среди высшей французской знати: собственно родовым гербом может пользоваться только глава рода (или по крайней мере старшая ветвь), младшим членам полагается вносить в свои гербы специальные отличительные знаки. Дворянский род мыслится при этом как маленькая династия со своим pater familias во главе, которому и принадлежит полнота родовой репрезентации. В российской же геральдике «со-представителями» дворянского рода являются все его члены, в том числе и женщины. Последние сохраняли право на свой первоначальный родовой герб даже в браке, однако не могли передать его детям.
____________________
[12] В некоторых странах Запада, включая Речь Посполитую, допускалось использование «генеалогического» герба, в котором собственный герб обладателя без какого-либо разрешающего акта дополнялся гербами его предков по женским линиям, иллюстрируя родословную роспись. В основе этого обычая - другой, более давний, побуждавший в знак безупречного происхождения рядом с собственным гербом помещать гербы четырех, восьми либо шестнадцати благородных предков (род отца, т.е. свой, род матери, род матери отца и так далее); со временем появилась и полуофициальная практика соединения этих гербов в одном. Русское гербовое право этого не допускало (хотя в частной практике родов польского, литовского, белорусского происхождения еще долго сохранялись старые обычаи). О своеобразии польских геральдических традиций см. ниже.
Передача герба по женской линии допускалась лишь в виде исключения, обычно — в дополнение к передаче фамилии, и каждый раз должна была оформляться через новое пожалование. Муж «сообщал» право на свой герб жене, которая могла соединить этот герб с «девичьим» (если таковой имелся) в особом, составном супружеском гербе. Подробнее об особенностях женских гербов см. ниже.
Внебрачное потомство не наследовало никаких родовых привилегий, в том числе гербовых прав (в отличие от многих западных стран, где существуют общие правила изменения родового герба при передаче его бастарду). Если бастард получал герб, сходство с гербом предков могло как наличествовать (графы Перовские (ОГ XI, 22), Полугарские (ОГ III, 144) и др.), так и отсутствовать совершенно (Ранцовы — ОГ IX, 151). Император всегда сохранял право узаконения внебрачного потомства с полным (как в случае с Афанасием Фетом, который «стал» Шеншиным) или частичным (Каменские, потомки графов Каменских) признанием отеческих прав. (Кроме того, к концу имперского периода законом было введено автоматическое признание добрачных детей в полноте родовых прав (включая гербовые) по суду.)
Точно так же император имел право, в порядке исключения, передать герб по женской линии. Обычно это совершалось ввиду совершившегося или ожидаемого пресечения рода, имеющего передаваемый герб, и вместе с передачей фамилии (ветвь дворян Ладыженских стала княжеским родом Ромодановских-Ладыженских и получила жалованный герб (ОГ IV, 5), составленный из высочайше утвержденного ранее герба Ладыженских (ОГ II, 49) и самобытного герба Ромодановских, графы Кушелевы-Безбородко на основании императорского дозволения самостоятельно объединили оба соответствующих герба (ОГ II, 84 и I, 29), и т.п.). Но в принципе фамилия могла передаваться без герба, а герб — независимо от фамилии (как в случае со включением герба графов Скавронских (ОГ V, 8) в гербы графов Гендриковых (ОГ XIV, 6) и Ефимовских (ОГ VII, 3)) и даже невзирая на то, что материнский род благополучно продолжался (так герб Адлербергов (ОГ XI, 18) вошел в герб графов Барановых — ОГ XI, 17). При передаче по женской линии (как и вообще при процедуре переутверждения) герб мог подвергнуться существенным искажениям и изменениям (у князей Одоевских-Масловых (ОГ XIII, 7) старый герб черниговских рюриковичей Одоевских (ОГ I, 4) был заменен слегка искаженным территориальным гербом Черниговщины в версии 1856 года). Правила компоновки двух соединяемых гербов в одном были весьма свободными (Глебовы-Стрешневы (ОГ VII, 9), Шубины-Поздеевы (ОГ XIII, 50) и др.), но чаще всего им отводились половины рассеченного щита, по две части щита, разделенного начетверо, или щит с сердцевым щитком. Те же Одоевские-Масловы ходатайствовали о пересеченном щите, но получили в Гербовом отделении отказ (такой способ соединения, чрезмерно подчиняющий один из гербов, был сочтен неподходящим) и в конце концов были удостоены четверочастного щита.
Дворянская фамилия, титул, герб передавались по женской линии посредством высочайшего пожалования, испрашиваемого как особая милость. Лишь в случае с майоратами на основании общего узаконения фамилия и титул должны были автоматически передаваться наследнику. В этом случае обычай (не получивший, насколько известно, полного признания государства) предусматривал и автоматическую передачу герба.
Во многих гербоведческих трудах в качестве главного признака герба упоминается его неизменное наследование. Это, строго говоря, неверно: история гербов, особенно самобытных, полна изменений, как намеренных, так и случайных [13]; высочайше утвержденные гербы порой реформировались по прошению их обладателей (обыкновенно для дополнения их какими-либо почетными деталями). Некоторые типы гербов (брачные, личные с орденами и пр.) вообще не подлежали передаче потомкам. И наоборот, наследственными являлись многие негеральдические эмблемы; поэтому, в частности, критерий наследственности совершенно непригоден для столь актуального в русистике разграничения гербов и «ещё не гербов».
____________________
[13] Наследственный характер дворянского герба обусловлен наследственным характером обозначаемой им родовой идентичности. Но эта идентичность отнюдь не непреложна, она способна к различным трансформациям; обрыв преемственности есть такой же обычный факт родовой жизни, как и сохранение этой преемственности. Этим, прежде всего, и объясняется «подвижность» самобытной геральдической традиции.
В принципе один человек имеет право на один герб, т. е. герб не должен иметь ни многопольный щит, ни более чем один шлем. Отступления от этого правила, чрезвычайно многочисленные, объясняются различно: либо историческими обстоятельствами (так, потомки удельных князей вполне закономерно соединяли в своих щитах гербы разных земель, которыми правили их предки), либо официально признанным слиянием двух или нескольких родов, либо в качестве особой, чисто геральдической награды, когда верховная власть символически «уравнивает» обладателя герба с потомками владетельной и родовитой знати. Нередко старые гербы, представлявшиеся на утверждение, были многопольными без очевидных к тому оснований и тем не менее получали высочайшее одобрение: теоретически это оправдано давностью употребления гербов (подразумевается, что многопольность могла объясняться одной из перечисленных выше причин, но последнее со временем забылось, доказательства утрачены: это объяснение, имеющее характер юридической фикции, традиционно обосновывает геральдическое уважение к старине).
Другим предметом ограничения были почетные структурные элементы герба — короны, щитодержатели, шлемы, атрибуты ранга. Основные критерии признания права на таковые вкратце упомянуты выше. Следует учесть, что эти критерии не были неизменны. Так, в XIX в. геральдическое ведомство пыталось отказать в пожаловании щитодержателей баронам и нетитулованным старым родам, но в конце концов не удержалось на этой ригористической позиции. Кроме того, множество родов, имевших право на почетные элементы, таковыми не пользовалось. Большинство рюриковичей имели гербы без щитодержателей и даже без шлемов (или по крайней мере гербы были утверждены за ними в такой усеченной версии).
Касаясь утверждения гербов, отметим, что в принципе оно может совершаться как собственно верховной властью (в России — императором), так и специально уполномоченным государственным чиновником, и что оно может происходить в различных формах: как собственно пожалование, т.е. дарение нового герба; как подтверждение, с изменениями или без таковых, уже существующего (самобытного, иностранного, ранее пожалованного); как прибавление новых почетных фигур к гербу, уже существующему, и т.п. Однако после ареста Ф.М. Санти в России установился порядок, при котором за редчайшими исключениями все виды «апробации» герба осуществлялись унифицированно, в форме пожалования (таким образом, не делалось различия между дарованием нового и подтверждением самобытного), все пожалования совершались непосредственно высочайшей особой и становились частью российского законодательства.
При совершении пожалования монарх связан лишь наиболее фундаментальными правилами геральдики: структурной концепцией герба, традиционной «номенклатурой» цветов, фигур, позиций животных. Если же в жалованном гербе нарушено т.н. основное правило, если без общих к тому оснований щит содержит множество полей и дополнен почетными элементами — это не считается геральдическим нарушением. Точно так же не является узурпацией и принятие, с высочайшего дозволения, чужого (или близкого к чужому) герба. Император действовал как самодержавный fons honorum (лат.: источник почестей); считалось, что все дворянские гербы находились в его безраздельном распоряжении, поскольку имели основание в его милости. Это относилось и к самобытным гербам, которые служили атрибутами дворянского достоинства, тогда как привилегии последнего также определялись высочайшей волей.
Еще одна особенность жалованных гербов — их неизменность. Однажды пожалованный герб не должен подвергаться произвольным изменениям; вносить таковые вправе лишь верховная власть путем перепожалования. Однако этот принцип утвердился далеко не сразу. Формально его ввел Павел I для гербов, внесенных в Общий Гербовник, указав, чтобы «впредь без особого Высочайшего соизволения гербы не изменялись, чтобы ничто ни под каким видом из них не исключалось и вновь в оные не было ничего прибавляемо». Только в 1910 г. это ограничение было распространено на все гербы, когда-либо утвержденные российским монархом.
Было бы ошибкой истолковать павловский запрет на изменение герба с абсолютной буквальностью. Например, грамотное изображение герба в сокращенном виде (щит под короной без шлема и т.п.) нисколько не противоречило процитированному тексту. В случае с составным, многопольным гербом было вполне допустимо воспроизвести лишь главную часть, по крайней мере если она когда-либо существовала самостоятельно и в полной мере может быть сочтена отдельным гербом.
Более того, если род в принципе имел право на те или иные структурные элементы герба, непосредственно относящиеся к щиту (например, девиз, щитодержателей), но в пожалованной версии эти элементы отсутствовали, это можно было рассматривать не как запрет, а как лакуну в пожаловании, которая заполняется по усмотрению обладателя герба. Таким образом, не нарушали закона ни князья Гагарины, на протяжении XIX и XX вв. продолжавшие употреблять шлем, нашлемник, щитодержателей и девиз, которые входили в состав их герба с XVIII в., но не были учтены при утверждении герба Павлом I (ОГ I, 14); ни графы Головкины, добавившие щитодержателей к своему графскому гербу уже после пожалования такового; ни многие другие роды, поступавшие аналогично.
В жалованный герб могли также вноситься геральдические атрибуты различных милостей, оказанных главою государства: знаки российских орденов, если хозяин герба был удостоен таковых (со временем эта практика получила высочайшую санкцию); иностранные орденские знаки, высочайше дозволенные к ношению в России; знаки некоторых высших должностей и званий; дворянин, получивший титул, мог не дожидаясь перепожалования своего герба, добавить к нему соответствующую корону, видя в даровании титула достаточное проявление «особого … соизволения» на эту перемену (так, например, поступил генерал граф М. Милорадович).
Наконец, придание гербу особой «формы» для использования его дамой и соединение гербов мужа и жены в специальном брачном гербе (о чем см. ниже) также не нарушали установленного Павлом I запрета на самовольные «прибавления».
Всего российскими самодержцами было утверждено более пяти тысяч гербов, в том числе 4880 гербов для нетитулованного дворянства.
С жалованными не следует смешивать гербы, получавшие официальное признание государства в лице его младших инстанций, прежде всего — дворянских собраний. Последние были уполномочены принимать во внимание в своем делопроизводстве гербы своих членов, как жалованные, так и самобытные. В сущности, это было своего рода подзаконной регистрацией; как и вообще в своей деятельности, дворянская корпорация не могла при этом даровать какие-либо геральдические права, но была вправе официально освидетельствовать таковые. В полной мере эта практика была обычной лишь в западных губерниях Империи: Прибалтике и бывших землях Речи Посполитой, т.е. там, где родовая геральдика имела наиболее глубокие корни; но теоретически она была возможна повсеместно (о чем напоминают картуши, отведенные для врисовывания в оные гербов, на старых печатных грамотах великорусских губернских собраний). Здесь следует отметить, что ни исключения из правил, установленные для пожалованных гербов, ни ограничения, к ним относящиеся, не распространялись автоматически на подзаконно признанные гербы.
Гербы, пожалованные иностранными монархами, тем или иным образом утвержденные в иностранных юрисдикциях, теоретически имели в России тот же статус, что и самобытные. При подтверждении в России их довольно часто подвергали большим или малым изменениям. Следует учитывать, что после вхождения в состав Империи частей Речи Посполитой, Остзейского края и Финляндии, а также Грузии, пожалования и признания, совершенные в этих землях ранее, уже не являлись в полной мере иностранными.
Впрочем, польско-литовское геральдическое наследие не было, да и не могло быть во всей полноте воспринято в России. Одной из причин этого были антипольские настроения российских властей. Другой причиной — чрезвычайное своеобразие польской гербовой традиции, прежде всего тем, что одним и тем же шляхетским гербом могло исстари пользоваться несколько родов — иногда более сотни. В таких случаях не герб принадлежал роду, а род гербу. С XV в. эти обычаи распространились на Литву (с Белоруссией) и отчасти на Украину. Польские гербы имели собственные имена; род определялся по соединенным своему и гербовому именам: Корсаки герба Корсак, Боратынские герба Корчак, Бонч-Бруевичи (т. е. Бруевичи герба Бонча). Итальянский художник Бачарелли получил в XVIII в. польское дворянство и с ним герб «Бачарелли», и т.п.
В России употреблялось огромное количество гербов польско-литовского происхождения — как ввезенных выезжими родами, так и заимствованных, на основании генеалогической легенды или в силу чистого подражания, исконно русскими семействами. В официальном делопроизводстве, если речь шла о дворянстве западных губерний, формула «род X герба Y» вполне регулярно возникала как имеющая большое значение для доказательства дворянских прав. Тем не менее идея «межродового» герба не была до конца воспринята русской геральдикой. Строго говоря, в российском контексте не было дворянских родов одного герба; были роды, имеющие одинаковые гербы. Более того: весьма часто семействам, обладавшим одним и тем же польским гербом, Высочайше даровались несколько различающиеся версии такового; иногда различия вносились в гербы намеренно, иногда — случайно. В польском контексте многие из этих разночтений просто могли быть не приняты во внимание, сочтены вольностями при воспроизведении. В России же таким образом создавались разные гербы, непосредственно принадлежащие разным родам.
Исключением было Царство Польское до утраты им автономии. На территории Царства сохранялось традиционное польское гербовое право; император, в качестве польского монарха, не только подтверждал старые «межродовые» гербы за группами шляхетских семейств, но и жаловал новые гербы, придавая им, согласно старому обычаю, собственные названия. В Царстве с 1836 по 1862 г. существовала собственная Герольдия, подготовившая три тома «Гербовника дворянских родов Царства Польского», в который вошло 367 гербов. Первые два тома были высочайше утверждены в 1850 и 1851 гг. и опубликованы в 1853 г. Гербовник был двуязычным, польско-русским; его русская блазонная терминология весьма любопытна и своеобразна. В 1862 г., с упразднением герольдии Царства Польского, все гербы, подтвержденные и пожалованные в Царстве, сохранили полную силу, став частью общероссийской геральдической системы, но лишь как атрибуты отдельных родов.
Некоторые особенности иноземного (шведского) гербового права были унаследованы другой автономией — Великим княжеством Финляндским; но в этом случае расхождения с общероссийскими нормами не имели столь принципиального характера.