Михаил Медведев

 

30 ноября 1993 года Россия получила новый герб. Золотого орла с тремя коронами встретили разноречивые приветствия и упреки: герб именовали то старым и строго традиционным, то обновленным, то «очень западным», то «совсем византийским». Короны, символы власти в лапах орла и даже изображение всадника на его груди вызвали поток недоуменных вопросов.

Для того, чтобы вчитаться в герб, недостаточно здравого смысла. Надо ориентироваться в нормах геральдики, существующей уже восемь с половиной веков.

Кстати, советские государственные символы этим нормам не соответствовали и поэтому, всерьез говоря, не были гербами. Стоило бы взять пример с европейских соседей: во Франции, Италии, даже на маленькой Мальте хватило геральдического такта, чтобы назвать откровенно негербовые символы этих государств государственными эмблемами, а не гербами.

Меня спросят: зачем же держаться за старый язык геральдических знаков? Затем же, зачем стоит держаться за любой старый язык: он уже проверен временем, окультурен, он больше и глубже родившегося вчера эсперанто. Нормы обогащают, а не обедняют язык. И еще: геральдика всегда была международной. В начале двадцатого века многие воспринимали геральдику как гостью из европейского прошлого; но именно в двадцатом веке гербовая практика стала по-настоящему всемирной. Можно было бы противопоставить геральдике собственную эмблематическую систему — дошедшую через века, цельную и тщательно разработанную (как это сделала Япония). В России такой системы нет. А на фоне безупречно-рыцарских щитов в гербах Сингапура, Нигерии и Барбадоса очередная неграмотная виньетка смотрелась бы как признание в собственном варварстве.

Герб — это не только упорядоченность цветов и форм, это не только мир взаимосвязанных образов, это и совершенно особенный строй понятий о предназначении эмблем. Религиозные, династические символы, знаки власти и собственности существовали с глубокой древности; геральдика же породила феномен земельного герба, обозначающего не только государственность, но и страну. Использование земельного герба выражает и идею права, и идею служения. Эти основы государственной геральдики не стареют; поэтому не стареет и она сама.

Итак, все-таки герб. И все-таки двуглавый орел. На протяжении веков он был неразрывно связан с Россией, не имея соперника.

Вопрос о том, хорош ли двуглавый орел для новой России, уже решался в 1917 году комиссией Временного правительства под председательством Горького; участвовали самые разные люди, от серьезных гербоведов (Тройницкого, Лукомского. Нарбута) до Рериха. Тогда пришли к выводу: ни монархического, ни династического подтекста символика орла не содержит; раз он не виноват, незачем его и упразднять: на то и есть презумпция невиновности. В 1990 году снова собралось совещание при правительстве — представительный круглый стол, Ноев ковчег мнений. Честно искали альтернативу орлу — не нашли. Честно выясняли, почему неприемлем орел; и снова оказалось, что приемлем.

И стали вырисовываться очертания орла, увенчанного тремя коронами, со скипетром и державой в лапах, со всадником на груди. Именно эти атрибуты позволяют отличить российского двуглавого орла от множества других.

Начнем с корон. Короны в гербах символизируют не монархию (хотя многие по невежеству убеждены в этом), а суверенитет и высокое достоинство. Лишив орла традиционных корон, мы заявили бы о зависимости и унижении России.

Количество корон может показаться загадочным. Собственно, это не три короны, а две (над каждой из голов) плюс одна (над орлом в целом), и никаких трех частей Руси или трех ветвей власти они не обозначают.

О крыльях орла говорили и писали, что они «хищно воздеты» и что их следует «скромно сложить». Это — от лукавого. С точки зрения гербоведения, поднятые крылья по своему смыслу ничем не отличаются от опущенных. А то, что на протяжении большей части своей истории российский орел держал крылья поднятыми, — это исторический факт.

Множество пересудов вызвал всадник на груди орла. Прежде всего необходимо учесть, что это — не Святой Георгий. Конный воин-змееборец, с XV века появившийся на московских монетах и великокняжеских печатях, обозначал самого великого князя, побеждающего врагов (их изображал дракон). Со временем всадник оказался на груди орла и из аллегорического портрета монарха превратился в государственную эмблему — «ездца», всадника-победителя, иногда отождествлявшегося с царем или наследником, а иногда бывшего безымянным. И орел, и всадник были эмблемами России в целом и в то же время Москвы — единство, воплощавшееся в формуле «царство Московское». Нимба вокруг головы ездец не имел. Со Святым Георгием его путали иностранцы. При Петре, на волне форсированных реформ, иностранную ошибку предпочли отечественной традиции; всадник был объявлен Георгием. Тогда же, с превращением государства Московского, общероссийским символом сочли орла, а всадник стал гербом Москвы. Однако в соединении с орлом ездец оставался общероссийским символом; в этом качестве он и вернулся сегодня.

Что же касается двух голов орла, то о них спорят мало; все или почти все знают, что вторая голова появилась у римского орла при разделении Римской империи в 395 году на Восточную и Западную... Между тем это далеко не так. Римский двуглавый орел появился лишь через несколько веков после разделения. В XII веке германские монархи Священной Римской империи приняли герб с черным одноглавым орлом в золотом поле (подражая орлу Юпитера — знаку древнеримских легионов и высших чинов). Почти сразу появилась идея подчеркнуть всеохватные полномочия императора (формально стоявшего во главе крещеного мира), придав орлу исключительную особенность телосложения — второй клюв на затылке или вторую голову. Окончательно и официально императорский гербовый орел стал двуглавым лишь при Сигизмунде I Люксембургском около 1400 года.

Воспоминания о древнеримском орле сохранились и в Византии, а в XIII веке в константинопольском придворном обиходе стало появляться изображение орла с двумя головами (вероятно, заимствованное не от западных соседей, а из Передней Азии, где двуглавая птица издревле служила священным символом). К 1301 году, при Андронике II, двуглавый орел становится одной из эмблем императорской власти; судя по всему, он должен был выражать идею мира, согласия, многообразной полноты — идею, которая всегда жила, но нечасто воплощалась в Византии. Так или иначе, гербом Византийской империи орел отнюдь не был. Отсутствие общего государственного символа византийцы старались компенсировать при помощи изображений императоров, святых, креста с разнообразными украшениями; иногда в ход шел и орел. Именно по двуглавым орлам на обуви и ножных латах в 1453 году удалось опознать тело Константина XI, последнего императора, погибшего при взятии Константинополя турками.

Оказываясь на Западе, потомки византийских монархов сталкивались с гербом Священной Римской империи и сами, как правило, принимали герб с двуглавым орлом. Правила геральдики требовали выбрать определенные цвета, и чаще всего орел оказывался золотым, а поле щита — червленым (красным), как, например, у Палеологов, маркизов Монферратских. Причина была проста: в придворном византийском быту орел обычно появлялся вышитым золотыми нитями на алой ткани, то есть попросту роскошным материалом и на роскошном материале.

Многие германские княжества и города приняли в свои гербы двуглавых орлов, демонстрируя верность императору и взывая к его покровительству. В свою очередь на юго-востоке Европы «осваивали» византийского орла. Здесь он обозначал не зависимость, а политические и культурные связи. Разные правители использовали орла на свой лад, по временам подчиняя его геральдическим нормам. В XV веке этот процесс затронул и Россию: двуглавый царь птиц появился на московских и тверских монетах, а в конце столетия — на печати Иоанна III, Государя «Всея Руси». Обычно это связывают с тем, что жена Иоанна III была наследницей византийского престола, и с концепцией Москвы — «третьего Рима».

В действительности вторая жена Иоанна III Зоя (Софья) Палеолог наследницей не была, права на престол принадлежали ее старшему брату, дважды посещавшему Россию; Зоя была лишь четвертым ребенком в семье. Ее первый муж (знатный итальянец Караччоло) не заявлял никаких претензий на константинопольский трон; это же относится и ко второму мужу. Сама Зоя-Софья, отрочество которой прошло в Италии, среди оживленной геральдической практики, вполне могла считать орла своим девичьим гербом, но это не подразумевало передачу герба супругу. При помощи различных юридических ухищрений права братьев Зои можно было бы даже оспорить, однако в России этим никто не занимался. Иоанн действительно претендовал на титул царя, но не в знак династического преемства по отношению к императорам Византии, а в знак собственного полного суверенитета (ибо в те времена предполагалось, что любой правитель хотя бы формально зависит от императора). Что же до концепции «третьего Рима» — она была сформулирована уже после смерти Иоанна III и опять-таки апеллировала не к его браку с Зоей, а к значению московского государства в православном мире.

Значит ли это, что Иоанн III незаконно воспользовался чужой эмблемой? Отнюдь нет. Подобно правителям Болгарии, Сербии, Валахии, Албании, Трапезунда и княжества Феодорского в Тавриде, Иоанн лишь заявлял при помощи орла о своей включенности в цивилизованную Восточную Европу, в поствизантийский мир, а вовсе не о мнимой русской монополии на царьградское наследство. Попытки прямо связать брак Иоанна и обрусение двуглавого орла в конечном счете разбиваются о ту четверть века, которая прошла между свадьбой Иоанна и появлением нового знака великокняжеской власти.

Речь уже шла о русских монетах с двуглавым орлом. Иоанн III первым поместил это изображение на печати, точнее, на оборотной стороне печати; лицевую сторону занимал всадник-драконоборец. Это не значит, что орел стал «второстепенной» эмблемой; ведь сам всадник был не первостепенной эмблемой, а портретом (пусть условным, символическим, но портретом) самого монарха. Изображение же монарха, как правило, первенствует по отношению к его эмблеме.

Сам орел Иоанна III еще не был гербом — об этом позволяют судить такие его черты, как цветовая неопределенность и отсутствие гербового щита. Однако несомненно то, что определяющее влияние на реформу Иоанна оказала именно геральдическая традиция. Главным объектом подражания для Иоанна явилась печать государей Священной Римской империи с гербовым орлом. Как указал еще в начале нашего столетия Н.П. Лихачев и позднее доказал Г. Эйлеф, новая печать Иоанна была вызвана к жизни нуждами внешней политики и дипломатии; она должна была демонстрировать равенство российского государя с германо-римским монархом. Подражание гербовым обычаям проявилось уже в том, что орел оказался помещен на печати в качестве самостоятельной эмблемы; в Византии таких императорских печатей не было.

Вся дальнейшая история российского орла была отмечена постепенным вхождением в геральдическую традицию. С расцветом ренессансной эмблематики в пределах Священной Римской империи появилось множество полуофициальных, полугеральдических изображений орла; это отчасти сбивало русских с толку, отчасти же оставляло некоторую свободу для выбора. В результате при Алексее Михайловиче сложилась своеобразная, самобытная иконография российского орла — с коронами, со скипетром и державой в лапах; впоследствии ее сохранили Петр I, Екатерина I и Анна I, при которых орел окончательно приобрел и геральдическую форму, и значение герба России.

Кстати, не выдерживает критики миф о том, что Петр искусственно ввел на Руси чуждые ей геральдические обычаи. На протяжении XVII столетия Россия оживленно знакомилась с гербовой культурой, и Петра скорее можно упрекнуть за то, что он уделил мало благосклонного внимания этой практике.

Геральдизация орла подразумевала установление определенных цветов для всех деталей композиции. В допетровской России и в пору юности самого Петра цвета орла еще не были закреплены, но чаще всего он изображался золотым на красном или белом фоне; обычной была и натурально-бурая расцветка перьев (в геральдике не одобряемая). Петр ничтоже сумняшеся воспроизвел в российском гербе германскую черно-золотую гамму (позднее ее в пропагандистских целях пытались выдать за исконно русскую и даже византийскую). Лишь при Петре II был подготовлен документ, завершивший складывание герба на уровне деталей. В сущности, все это было лишь закреплением более ранней реформы Петра I. Вплоть до конца XVIII века государственный гербовый орел мог употребляться и без всадника; однако Павел I законодательно закрепил единство орла и всадника, признавая за последним значение «коренного» герба России. Что же касается орденских знаков и щитков на крыльях — их можно не брать в расчет, поскольку они никогда не были обязательными атрибутами орла (в отличие от корон и знаков власти в лапах).

Революции 1917 года отвергли петровского орла, ставшего первым и — до недавнего времени — последним гербом России. Появился орел Временного правительства, но он не был гербом ни с геральдической, ни с юридической точки зрения. Белые группировки пользовались разнообразными переделками традиционного символа; существовал и проект «большевистского орла» (с камнем, палкой и буденовкой). Этот проект интересен не только своей анекдотичностью; он показывает, что орел служил символом России даже в «революционном сознании». В конечном счете большевики (как и ряд других группировок) вообще отказались от традиционных эмблем. Герб страны попытались подменить политическими знаками.

В наши дни, казалось бы, было проще всего восстановить герб, каким он был с XVIII по начало XX века, но едва ли такое механическое восстановление было бы корректно. Как-никак, за гербом с черным орлом стояли «все России» (Великая, Малая, Белая). Для России в ее нынешних географических и политических очертаниях было совершенно естественно принять герб, апеллирующий не только к послепетровской эпохе, но и к более глубоким уровням отечественной истории. В принятии несколько измененного герба куда больше уважения к традиции, чем в простой имитации исторических реалий. Проблему решило придание «византийских» цветов петровскому орлу. Все элементы, все составные части российского герба оказались полностью традиционны; новая Россия получила новый герб.

Остается еще одна бурно обсуждаемая проблема — проблема дизайна орла. Аккуратные чиновники на местах уже бросились считать перья, любители тайных знаний спешат истолковать форму хвоста; «выражение лица» обсуждают все без исключения... Часто приходится слышать возгласы: «Как можно было утвердить эталонный рисунок герба без всероссийского соревнования?!»

Ответ прост: эталонный рисунок не утвержден и не должен быть утвержден. Утвержден лишь рисунок, несущий наравне с описанием информацию о гербе. Одна из основных норм геральдики гласит: герб постоянен иконографически, но не графически. Иначе говоря, один и тот же герб может быть изображен в различных стилях и манерах — готических, барочных, «русских», «западных», «ориентальных»... Герб — это не изображение, а изобразительная идея, «формула», воплощаемая художником по-своему. В странах с богатой геральдической традицией (например, в Великобритании, Германии) в официальном обиходе употребляют не просто разные, но и откровенно непохожие друг на друга стилизации государственного герба. На крыле может быть пять перьев, а может быть и пятьдесят. Разумеется, художникам не обойтись без научно-геральдической экспертизы: следуя фантазии, художник легко может перейти трудно уловимые границы гербового канона. Поэтому традиционно геральдическое искусство, как и геральдическая наука, становится уделом профессионалов, годы работающих с подлинными геральдическими памятниками для того, чтобы вжиться в мир гербовых образов и стилей, вчитаться в гербы и создать свои интерпретации. Одним словом, соревнование на лучшее изображение российского орла только начинается.

* * *

Первая публикация:
журнал «Звезда». 1994, №9. С. 198-201.

На заставке к интернет-публикации:
фрагмент государственного герба Российской Федерации (дизайн, созданный автором статьи в 2009 году). 

Опубликовано на сайте «Геральдика сегодня» 10.03.2006